— Вздор! — перебил Лангбард, — Тема, сюжет, все это — средства, а не цель. Я говорю не о том, что вы невольно использовали сюжет «Анны Карениной», а о том, что не смогли создать равноценную душу своей героине.
— Ну, не смог, и что?
— А то, что вам нужно было взять ее напрокат.
— И написать новую «Анну Каренину»?
— Ни в коем случае! Смотрите, что я сделал с вашей повестью. Я столкнул в этом конфликте две души, или, выражаясь вашим языком, два характера: Анны Карениной и Ивана Карамазова.
— Короче, создали гибрид Толстого с Достоевским?
— Нет, создал нового Тетерина. Ни Толстому, ни Достоевскому это было бы не под силу. Слишком разные они люди. А я взял вашу писанину, сначала привел себя в душевное состояние Анны, выправил часть текста, а затем проделал то же, но уже как Карамазов.
— Н-да… — сказал Тетерин. — С таким видом плагиата мне еще не приходилось сталкиваться. Вы или сумасшедший, или…
— Воздержитесь от суждений, пока не прочтете. Что же касается плагиата, то это — благороднейшая его разновидность. Во всяком случае, при этом вы создаете совершенно новое произведение, к тому же высокохудожественное.
— Интересно! — Тетерин взял рукопись и открыл ее на первой странице.
— Нет-нет! — вскричал Лангбард. — Прочтете наедине. Может быть, сначала трудно будет свыкнуться, придется читать несколько раз. Я все оставлю, и бутылочки и рукопись. Тут, в углу, записан мой телефон. Позвоните мне, и мы снова встретимся. А пока, — он встал и снова шаркнул ножкой, — желаю вам плодотворных раздумий!
Вначале Тетерину все это показалось галиматьей. С каким-то злобным удовольствием он подчеркивал красным карандашом стилистические огрехи. Однако по мере того, как он вчитывался в стремительно несущиеся фразы, лицо его становилось все более озабоченным. Оборванные монологи, многократно повторяющиеся слова, спотыкающаяся речь несли в себе удивительную силу чувств. Так писать мог только настоящий мастер. Вновь и вновь перелистывал он страницы и каждый раз обнаруживал что-то новое, ускользнувшее в предыдущем чтении. До чего же все это было непохоже на его собственную прилизанную прозу!
Весь вечер ходил он растерянный по комнате, то беря один из пузырьков с твердым намерением тотчас же испробовать действие этого дьявольского зелья, то в каком-то суеверном страхе ставя его опять на место.
Под конец, совершенно измученный, он лег спать в кабинете, решив оставить все на завтра.
Смерть Тетерина вызвала много неправдоподобных слухов. Говорили, он был найден утром на диване с перекушенным горлом. У изголовья лежала его любимая собака, облизывающая окровавленные лапы. Рядом с ней, на полу, в луже остро пахнущей жидкости валялся треснувший пузырек с надписью: «Леди Макбет».
— …Нет-нет! Такое и представить себе нельзя, так и с ума сойти недолго! — Как все нервные люди, Тетерин страдал гипертрофированным воображением — свойством, по его мнению, для писателя совершенно излишним.
Отправив пузырьки в мусоропровод, он помедлил немного, затем изорвал в клочки творение Лангбарда и отправил его туда же, почувствовав при этом удивительное облегчение.
Рождение нового Тетерина не состоялось. Что же касается его последней книги, то вышла она вовремя и, как всегда, была тепло встречена критикой.
Электронная совесть
Я забыл ключ от квартиры, и теперь мне предстояло провести где-то два часа, пока вернется жена. К счастью, стояла отличная погода, и я решил переждать в парке. Как всегда в это время, там было немного народа. Мамаши с колясками, детишки, играющие в классы на дорожках, пенсионеры, прогуливающие собак. Вот и все, если не считать нескольких завсегдатаев, постоянно околачивающихся у пивного ларька.
Я без труда нашел свободную скамейку в тени и приготовился ждать. Мне не знакомо такое понятие, как скука. В трамвае, на прогулке, дома, мой мозг постоянно занят поисками сюжетов, поэтому любое уединение мне только приятно. Во всяком случае, никто не отвлекает.
Я был настолько погружен в свои мысли, что невольно вздрогнул, когда услышал обращенный ко мне вопрос:
— Простите, мое присутствие вам не помешает?
Передо мной стоял человек с интеллигентным лицом, еще не старый, хотя волосы на висках уже поседели, а на темени заметно проступала лысина. Одет он был более чем скромно. Дешевые хлопчатобумажные брюки, давно не утюженные, ковбойка, которую не грех было и выстирать, на ногах запыленные сандалии. Видно, материальные дела его шли не блестяще.
— Пожалуйста, садитесь, — ответил я, послав его мысленно ко всем чертям. У меня только что начала складываться в голове занятная ситуация для рассказа, и соседство постороннего человека никак не способствовало нормальному течению мыслей.
Однако он не сел, а уставился мне в глаза каким-то странным изучающим и в то же время вопрошающим взглядом.
Я не люблю таких штук. Пристальный взгляд постороннего человека обычно выводит меня из равновесия. Чтобы как-то все это прекратить, я спросил:
— Вам кажется, что мы знакомы?
— Нет, нет! — смущенно ответил он. — Просто у меня такая скверная привычка смотреть людям в глаза. Это… знаете ли, осталось с тех пор, когда я имел дело с электронной совестью.
Электронная совесть?! Я уже говорил, что постоянно занят поисками сюжетов. Электронная совесть, такого мне еще в голову не приходило. А ведь, пожалуй, интересная тема. Теперь нужно было его не спугнуть и постараться выведать, что это за электронная совесть.
— Садитесь, садитесь! — сказал я. Он сел.
Некоторое время я колебался, не зная с чего начать разговор, а потом напрямик спросил:
— Вы сказали, электронная совесть. Мне не совcем понятно… Может быть, вы объясните?
— Что ж, охотно! Но, видите ли, придется начать издалека, и я не знаю, не надоест ли вам слушать.
— Что вы! Я весь — внимание!
Он достал ив кармана смятую пачку папирос, извлек оттуда окурок и вежливо спросил:
— Не помешает?
— Пожалуйста, курите! К сожалению, я не курящий и не могу вам предложить…
— Не беспокойтесь! — Он с наслаждением сделал несколько затяжек. — Значит, так… Для начала надо дать автобиографическую справку. Без нее всего не понять. Я родился и вырос в интеллигентной семье. Родителя были обеспеченными людьми и очень меня баловали. Сами понимаете, единственный сын. Они меня не стесняли в деньгах, и рос я, признаться, изрядным шалопаем. Еще в школе подобралась такая компания. Вечеринки с выпивкой, поездки за город, пикники, в общем, уже к шестнадцати годам я пристрастился к алкоголю. Все же, школу окончил и поступил в Университет. У меня была тяга к гуманитарным наукам. Все шло как будто хорошо, занятия меня увлекали и пил я совсем немного. Родители по-прежнему во мне души не чаяли, кроме того, была еще и девушка, словом, это — пожалуй, самые счастливые годы моей жизни.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
